Неточные совпадения
Она видела, как он
подходил к беседке, то снисходительно отвечая на заискивающие поклоны, то дружелюбно, рассеянно здороваясь с равными, то старательно выжидая взгляда сильных
мира и снимая свою круглую, большую шляпу, нажимавшую кончики его ушей.
Мне казалось, что важнее тех дел, которые делались в кабинете, ничего в
мире быть не могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что
к дверям кабинета все
подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же был слышен громкий голос папа и запах сигары, который всегда, не знаю почему, меня очень привлекал.
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну весь
мир отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за сердце, и он
подошел к ней.
Наконец я
подошел к воротам пансиона и остановился… Остановился лишь затем, чтобы продлить ощущение особого наслаждения и гордости, переполнявшей все мое существо. Подобно Фаусту, я мог сказать этой минуте: «Остановись, ты прекрасна!» Я оглядывался на свою короткую еще жизнь и чувствовал, что вот я уже как вырос и какое, можно сказать, занимаю в этом свете положение: прошел один через две улицы и площадь, и весь
мир признает мое право на эту самостоятельность…
—
Мир на стану! — крикнул весело Кишкин,
подходя к огоньку.
Подойдет к нему супруга, подползут ребятишки, мал мала меньше…"Как хорош и светел божий
мир!" — воскликнет Михайло Степаныч."И как отделан будет наш садик, душечка!" — отвечает супруга его."А у папки денески всё валёванные!" — кричит старший сынишка, род enfant terrible, [сорванца (франц.).] которого какой-то желчный господин научил повторять эту фразу.
В такие минуты
к этому валяющемуся во тьме и недугах
миру нельзя
подойти иначе, как предварительно погрузившись в ту же самую тьму и болея тою же самою проказой, которая грозит его истребить.
Завидев сквозь сети зелени зоркие окна кельи старца, Кожемякин снимал картуз,
подойдя к людям, трижды в пояс кланялся им, чувствуя себя грешнее всех; садился на одну из трёх скамей у крыльца или отходил в сторону, под мачтовую сосну, и, прижавшись
к ней, благоговейно ждал выхода старца, простеньких его слов, так легко умягчавших душу
миром и покорностью судьбе.
Как ни старательно он прислушивался
к говору толпы, но слова: «помпадур», «закон» — ни разу не долетели до его слуха. Либо эти люди были счастливы сами по себе, либо они просто дикие, не имеющие даже элементарных понятий о том, что во всем образованном
мире известно под именем общественного благоустройства и благочиния. Долго он не решался заговорить с кем-нибудь, но, наконец, заметил довольно благообразного старика, стоявшего у воза с кожами, и
подошел к нему.
— Боже милостивый! — забормотал он, закрывая глаза и склоняя голову. — Благодарю тя за твои великие и несказанные милости, и ниспошли ты благодать и
мир дому сему!.. Ну, поздравляю вас, поздравляю! — заключил Елпидифор Мартыныч,
подходя уже
к князю и вдруг целуя его.
Но, мучась, не падай, Саша, — зато смерть, когда она
подойдет к тебе и в глаза заглянет, примешь ты с
миром.
Правда, один раз, под вечер, когда громадские люди стояли у пустой корчмы и разговаривали о том, кто теперь будет у них шинковать и корчмарить, —
подошел к ним батюшка и, низенько поклонясь всем (громада великий человек, пред громадою не грех поклониться хоть и батюшке), начал говорить о том, что вот хорошо бы составить приговор и шинок закрыть на веки вечные. Он бы, батюшка, и бумагу своею рукой написал и отослал бы ее
к преосвященному. И было бы весьма радостно, и благолепно, и
миру преблагополучно.
К самым окнам редко кто-нибудь
подходил: улица и весь
мир, бывший за стенами клиники, потеряли свой интерес.
Мир душе твоей, мой бедный друг! (
Подходит к Войницеву.) Ради бога, выслушай! Не оправдаться я пришел… Не мне и не тебе судить меня… Я пришел просить не за себя, а за тебя… Братски прошу тебя… Ненавидь, презирай меня, думай обо мне как хочешь, но не… убивай себя! Я не говорю про револьверы, а… вообще… Ты слаб здоровьем… Горе добьет тебя… Не буду я жить!.. Я себя убью, не ты себя убьешь! Хочешь моей смерти? Хочешь, чтоб я перестал жить?
Он ощущал потребность юной, отзывчивой души немедленно поделиться своими ощущениями смутного восторга и оттого, что восход так хорош, и оттого, что ему самому так полно чувствуется и хочется весь
мир обнять, и он
подошел к своему приятелю — Бастрюкову, который, выкурив трубочку, стоял у борта, посматривая на океан, и проговорил...
Когда мы
подходили к реке Адими, солнце только что скрылось за горизонтом. Лесистые горы, мысы, расположенные один за другим, словно кулисы в театре, и величаво спокойный океан озарились розовым сиянием, отраженным от неба. Все как-то изменилось. Точно это был другой
мир — угасающий,
мир безмолвия и тишины.
Он странен, исполнен несбыточных дум,
Бывает он весел ошибкой;
Он
к людям на праздник приходит угрюм,
К гробам их
подходит с улыбкой.
Всеобщий кумир их ему не кумир,
Недаром безумцем зовет его
мир.
Ответа не последовало. Слепень продолжал летать и стучать по потолку. Со двора не доносилось ни звука, точно весь
мир заодно с доктором думал и не решался говорить. Ольга Ивановна уже не плакала, а по-прежнему в глубоком молчании глядела на цветочную клумбу. Когда Цветков
подошел к ней и сквозь сумерки взглянул на ее бледное, истомленное горем лицо, у нее было такое выражение, какое ему случалось видеть ранее во время приступов сильнейшего, одуряющего мигреня.
Гений-творец никогда не отвечает требованиям «
мира», никогда не исполняет заказов «
мира», он не
подходит ни
к каким «мирским» категориям.
—
Мир, княгиня… —
подошел он
к виновнице переполоха и поднес ей дорогую брошку с великолепным солитером.
И
к нему нельзя
подходить с вульгарными и пошлыми критериями «революционности» или «контрреволюционности» старого
мира.
И вопреки модернистической моде, склонной отрицать самостоятельное значение идей и заподозривать их ценность в каждом писателе,
к Достоевскому нельзя
подойти, нельзя понять его, не углубившись в его богатый и своеобразный
мир идей.
И я хочу попытаться
подойти к Достоевскому путем верующего, целостного интуитивного вживания в
мир его динамических идей, проникнуть в тайники его первичного миросозерцания.
Фимка тайком пробралась
к барину и неслышными шагами
подошла к постели. Но чуткий слух больного, а, быть может, и чуткое сердце подсказало ему приближение единственного любящего его в этом доме, да, кажется, и в этом
мире существа. Глеб Алексеевич открыл глаза.
И вот в катастрофах и потрясениях, почуяв зов духовной глубины, народы Западной Европы с большим пониманием и большей внутренней потребностью
подойдут к тому русскому и мировому гению, который был открывателем духовной глубины человека и который предвидел неизбежность катастроф в
мире.
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого
мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх
к отцу,
подошла к нему, взяла его за руку, потянула
к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
Шаг за шагом все дальше назади оставались окопы, где вокруг были свои, где чувствовалась связь со всеми. От
мира и жизни рота как будто отходила в одинокий, смертно-тихий мрак. Тропинке не было конца, и, когда они
подошли к люнету, казалось — они прошли версты две, хотя до люнета было только семьсот шагов.